Главная » Мир театра » «У нас нет законов, которые защищают творческую мысль». 31 марта Александр Збруев отмечает юбилей

«У нас нет законов, которые защищают творческую мысль». 31 марта Александр Збруев отмечает юбилей

Трудно поверить, что этот энергичный человек отмечает 80-летие. Но цифры подтверждают невозможное – Александр Збруев уже 56 лет служит в «Ленкоме», куда поступил в 1961 году, сразу по окончании Щукинского училища.  В начале творческого пути ему посчастливилось работать с Анатолием Эфросом, а позже он стал одним из ведущих артистов в команде Марка Захарова. В преддверии юбилея Александр ЗБРУЕВ ответил на вопросы «Театрала».

Александр Викторович, вы много лет служите в «Ленкоме», который пережил столько триумфов и столько потерь…
– Да, я уже давно в этом театре, и о нем очень многое знаю. В свое время это ведь был театр рабочей молодежи – ТРАМ, который организовал Иван Берсенев вместе с Софьей Гиацинтовой. После этого там был, можно сказать, полусамодеятельный период, а потом стали вливаться профессиональные актеры, которые принесли театру настоящую славу. Когда я пришел, здесь работали замечательные артисты – Владимир Соловьев, Аркадий Вовси, Александр Пелевин, Ирина Серова… Играли и совсем молодые Саша Ширвиндт и Миша Державин. Как раз тогда в театр пришел Анатолий Васильевич Эфрос, которого я считаю великим режиссером. До этого он работал в Центральном детском театре, где поставил потрясающие спектакли. Например, «Друг мой Колька». Практически он открыл драматурга Виктора Розова.

В то время все главные режиссеры были членами коммунистической партии. И, по-моему, единственный из всех художественных руководителей, кто не был членом партии, – это Эфрос. Он занимался только искусством!

Неужели в то время это было возможно?
– Я помню такой момент: во время репетиции спектакля «День свадьбы» кто-то вошел в темный зал, где находился Анатолий Васильевич, а мы были на сцене и услышали повышенные голоса в зрительном зале. Оказалось, что это пришел гонец из управления культуры и требует, чтобы Эфрос тут же поехал на совещание, где собрались все главные режиссеры. Но он твердо сказал: «Я сейчас репетирую! Пожалуйста, оставьте зал!  Мне сейчас некогда заниматься какими-то бумагами, я занимаюсь своей работой!»

Я думаю, его самостоятельность, его выбор драматургии и то, как он себя вел по отношению к чиновникам, к тем людям, которые управляли театром, – это, конечно, их раздражало.

То, что он делал в театре, было всегда на очень высоком уровне, а сегодня его работа, его система вошли в историю русского театра. Его спектакли – незабываемы для всех, кто их видел, не говоря уж о тех, кто в них работал. Это была та самая школа для актеров, которая осталась с ними на всю жизнь.

У каждого поколения существуют люди, которые открывают истоки настоящего творчества. Для кого-то это были Станиславский, Вахтангов, Мейерхольд, Таиров. А для нас – это Эфрос. Он за два года работы поменял весь репертуар театра, поставил около десяти спектаклей, перевернув всю прежнюю рутину. Ведь хотят того или не хотят театральные деятели, она все равно образуется, та самая патина, и новаторство порой превращается в штамп, очень быстро узнаваемый зрителями. Есть зрители, которые это любят, а есть те, которые хотят еще большего движения театра вперед.

На протяжении четырех десятилетий «Ленком» остается одним из самых популярных театров Москвы, многие пытались вывести формулу его успеха, а с вашей точки зрения, в чем тут секрет?
– Почему наш театр любят? Потому что он хоть и имеет свою какую-то «амплитуду полета» верх или, наоборот, вниз, но не до самого дна, просто иногда «на одну-две ступеньки ниже». Зато, когда появляется талантливый режиссер, все вдруг вспыхивает каким-то необыкновенным светом и вновь привлекает внимание зрителей.

А что такое театр? То, что происходит между зрительным залом и сценой. Если возникает контакт, понимание друг друга, то в этом и есть задача театра. Главное, не просто слышать, а услышать, понять и принять. Когда это происходит, у театра становится много поклонников. Поклонники, поклонницы – слова какие-то расхожие… А на самом деле это люди, которые признали эстетику этого спектакля, эстетику этого режиссера, этого артиста.
Вообще настоящими артистами становятся тогда, когда с ними работает хороший режиссер. Я помню, когда мы работали с Анатолием Васильевичем Эфросом, мы даже говорили с его интонацией, а в «Современнике» все говорили, как Олег Николаевич Ефремов.

В «Ленкоме» очень много блестящих спектаклей поставил Марк Анатольевич Захаров. Я уж не говорю о легендарных «Юноне и Авось» и «Тиле». Замечательные спектакли были созданы, когда пришли в этот театр Олег Янковский, Саша Абдулов, Евгений Леонов, Татьяна Пельтцер… Театр ломился, зритель шел толпами, а вокруг театра сновали спекулянты, которые продавали билеты втридорога.

Но, как я уже сказал, у театра есть амплитуда движения. Бывают падения, а бывают взлеты, за которыми долгое время тянется счастливый шлейф удачи. Но потом это проходит, и тогда должно возникать что-то интересное, другое, не «по трафарету». Когда это происходит, сначала людям, которые привыкли к прежнему, сложно. И так же трудно артистам, если они привыкли к определенной эстетике, а им вдруг говорят какие-то вещи, о которых они раньше и не задумывались.

Но когда возникает что-то новое, незнакомое, то оказывается, что где-то там у тебя в подсознании спрятано еще многое. И если вдруг режиссер тебе предлагает открыть эту дверцу, ты начинаешь понимать, что оказывается образ, на который ты смотрел только с одной стороны, имеет разные грани, и тогда работать становится безумно интересно. И вообще, привыкание к чему-нибудь одному ведет к театральным штампам, это абсолютно точно!

Что сегодня делает театр современным, дает ему возможность уловить интонацию времени…
– Я уверен, что театр всегда существовал и всегда будет существовать, несмотря на интернет, телевидение и кинематограф. Если это талантливо, то возникает особая атмосфера, тот самый особый воздух. И зритель ощущает непосредственно свое участие в том, что происходит сейчас на сцене. Возникает новая эстетика, появляется ощущение времени, в котором ты сегодня живешь. Хотя в театре уже все было, абсолютно все. И если что-то новое возникает, это хорошо забытое старое, но с сегодняшним взглядом, сегодняшним восприятием происходящего. С этим не только артист выходит на сцену, но и зритель приходит в зал…

Я помню, как в наш театр пришел Марк Анатольевич Захаров после того, как в Театре сатиры поставил «Доходное место». Этот спектакль, теперь уже ставший настоящей легендой, я видел. Это одна из тех постановок, оставляющих в тебе те самые чувства, которые иногда трудно объяснить, но рано или поздно они выкристаллизовываются во что-то, чем ты, как актер, можешь пользоваться. Все, что ты видишь хорошего и талантливого, это как бы твои учебники.

Кстати говоря, учился я ужасающе, и если получал какую-то информацию о драматургии, о литературе, то именно в театре. Еще будучи совсем маленьким, в Театре Вахтангова, который я очень люблю и где до сих пор работает мой старший брат, хотя ему уже 93 года, я видел Гауптмана «Перед восходом солнца» с Астанговым, «Отверженные» с Абрикосовым, «На золотом дне» с Гриценко. Я даже был на спектакле «Филумена Мартурано», на который приехал сам автор – Эдуардо де Филиппо.

И такие впечатления остаются в твоей «копилке». И даже если ты об этом не часто думаешь, но это тот самый «архив», из которого в какой-то момент достается нужная «папка».  От этого, кстати говоря, становится труднее актеру, потому что все уже вроде бы было до тебя. И думаешь: «Господи, как они играли! Как играл Гриценко, Лукьянов, Целиковская, Мансурова!» Когда я вижу в современном исполнении эти же пьесы, я понимаю, насколько трудно артистам, если они видели те спектакли, о которых я говорю, найти в этой роли именно свое, найти ту же самую правду, но сегодня.

Мне кажется, что студентам, которые сегодня учатся в театральных вузах, нужно не работать по какой-то там определенной системе, хотя и это, наверное, надо пройти. Но главное, ходить на хорошие спектакли, фильмы, видеть хороших артистов.

А сейчас кто впечатляет вас в театре?
– Когда по приглашению Марка Захарова в наш театр пришел Константин Богомолов, вот тут, во всяком случае для меня, началось что-то новое. Хоть я и сказал, что в театре уже все было, но преломление происходит в каждом поколении по-своему. И Богомолов, конечно, для меня был таким откровением, с которым я не часто встречался до этого.  Хотя я вроде бы очень давно работаю в театре и видал многое и разное, но он для меня еще что-то открыл, какую-то дверцу, и сказал – заходи, не бойся.  Хотя зайти было непросто, потому что актер, да и любой человек, привык защищаться, выставлять локти для того, чтоб его не задели, не сделали ему больно. А для Богомолова это неприемлемо – выставить локоть или еще как-то закрыться.

Наоборот, в работе с ним надо быть полностью открытым.
Иногда на репетициях он вроде бы говорит не по поводу того произведения, которое репетирует, а разговаривает о жизни, говорит о каких-то своих ассоциациях, о том, что он видел, каких людей встречал. И в этот момент я в памяти перебираю, видел ли я такое или такого человека…

Например, был у нас разговор, который мне очень запомнился. Когда я по какой-то роли спросил: «Ну как это – он же не мог убить?», а Константин меня спрашивает: «А вы? Вы могли бы?». Я говорю: «Нет, не смог бы», а он говорит: «Откуда вы знаете?»  Я мог бы пропустить этот вопрос, а я задумался над этим, в каких случаях я мог бы это сделать…

В каждом человеке «сидит» очень много нас, в нашем сознании и подсознании, в нашем понимании жизни переплетено очень многое. И когда Богомолов мне задал этот вопрос, я не только над ним задумался, а в связи с этим еще над целым рядом вопросов.

Чем удивителен Богомолов – тем, что он делает не для того, чтобы специально «сделать наоборот», а как бы поворачивает характер героя или весь свой спектакль, который много-много раз был игран другими в других театрах, какой-то совсем иной гранью. И в этой иной грани его тоже надо прожить очень правдиво, обязательно с пониманием того, что ты делаешь, а не просто изобразить. Тут важно не то, как бы лучше сыграть, понимаете? А как правильно прожить в этой ситуации.

И Богомолов дает такую возможность – думать. Ведь каждый актер, который читает роль, он уже предполагает, как будет играть. А это неправильно, все это идет от того трафарета, который ты когда-то где-то видел. Да, ты чуть лучше сделаешь, чуть хуже, но это не изменит сути происходящего. Поэтому здесь нужно именно суметь поверить – и это зависит от режиссера, – поверить именно в этот поворот спектакля. «Слушай, тебе тут играть ничего не надо», – скажет вдруг Богомолов, и тогда действительно не надо играть.

Кстати, у меня уже был такой момент, когда Марк Анатольевич Захаров это тоже сказал: мы играли спектакль «Ва-банк», я играл и играю до сих пор Флора Федулыча – это «Последняя жертва» по Островскому. В какой-то момент Марк Анатольевич мне сказал: «Александр Викторович, а вам не надо ничего играть здесь». – «Как не надо?». – «Какой вы есть, вот таким и будьте. Это то, что надо». Я тогда над этим задумался и понял, что в этой драматургии Островского ничего не надо прибавлять, надо просто это прочувствовать и остаться при этом самим собой, и тогда это будет понятно зрителю.

И когда я вижу спектакли Богомолова, особенно последние, я понимаю, что в той эстетике, которую он предлагает, играть особенно не надо, надо просто донести мысль, выразить то, о чем мы все вместе заботимся. Именно все вместе.

Вы расстроены тем, что спектакль «Борис Годунов» Богомолова снят с репертуара?
– Конечно, когда ты вместе с режиссером столько вложил в эту роль, столько отдал нервов, – и вдруг его снимают… Но в театре так бывает. Лично для меня – это боль. Это та рана, которая не сразу зарубцуется, ведь мне уже много лет, а таких ролей не так уже много...

Я помню, как Богомолов, еще совсем не зная наших артистов, каждого вызывал отдельно и с каждым разговаривал. Когда артист к нему приходил, то не знал, кого он будет играть. Мы с ним сидели, он что-то рассказывал, спрашивал что-то, я ему отвечал, и вдруг он говорит: «Вот вы будете Годунова играть». Я в свои годы мог бы, наверное, играть Пимена, но он увидел во мне Годунова.

Такой же случай у меня был с богомоловским спектаклем «Князь», который тоже сняли, мы сыграли его всего 16 раз… Вообще актерская профессия, это все понимают, очень зависимая, и зависит она главным образом от того, как на тебя смотрят художественный руководитель и главный режиссер. По всей вероятности, Марк Анатольевич посчитал, что это не те спектакли, которые сейчас должны идти в нашем театре. Но художественный руководитель имеет на это полное право. Он снял и свои спектакли. В частности, очень хороший спектакль «Пер Гюнт». 

Понимаете, такое сейчас время, что очень многое меряется билетами и деньгами, важно, как ходит народ на те или иные спектакли. Но у меня ощущение, что у нас зал всегда полный. И в проходах всегда ставят стулья, ругаясь с пожарниками.

Вы доверяете зрительской оценке, вам важно, что говорит о вашей работе публика?
– Сказать может только режиссер и ты сам себе. У каждого человека, сидящего в зрительном зале, своя правда, свои впечатления, ощущения, и он именно собой все меряет. Поэтому один может одно сказать, другой – другое, третий – третье. Если ты начнешь ко всему прислушиваться, тебя могут «растащить». Нет, слушай режиссера и слушай себя! Актер всегда сам чувствует, где он фальшивит, а где – точен.

Недавно был скандал вокруг фильма «Смерть Сталина», который лишили прокатного удостоверения…
– Кто вообще дает прокатные удостоверения?  Ведь сначала его выдали, а потом отозвали. Что это за люди, которые говорят: «вот это надо», а «вот это не надо»?! Недавно Константин Райкин поднимал вопрос о цензуре. Все мы говорим, что цензуры нет, что делаем все, что хотим, но в то же время кто-то решает: не дадим пока разрешения на прокат фильма. И начинают объяснять, почему. Но это все отговорки, слова-слова-слова… И кто эти люди, которые принимают решения, если у нас цензуры нет? А если я – художник, и я вот так пишу?  Но, к сожалению, у нас нет законов, которые могли бы защитить творческую мысль.

Есть у вас какой-то свой рецепт, как себя внутренне сохранить, как бороться с сегодняшним информационным давлением?
– Я понимаю, о чем вы говорите.  Я не знаю способа борьбы, честно вам скажу, но, по всей вероятности, время все поставит на свое место. «Жаль только – жить в эту пору прекрасную…»

Я, кстати, не сказал еще, что, несмотря ни на что, появляются интересные спектакли. У Володи Панкова, которому, к счастью, дали сейчас какое-то помещение, хотя и не очень удобное, но дали. Появился новый режиссер в МХТ – Саша Молочников. У нас в «Ленкоме» есть прекрасные ребята, они создали свою группу «Заячий стон». Как они работают, как они любят свое дело!  Так что новое все же возникает, не дает совсем отчаяться.

Вот несколько лет назад я снялся в картине у Миши Сегала «Кино про Алексеева». Этот человек абсолютно пропитан кинематографом! Он снял замечательную картину «Рассказы», сейчас у него третья картина выходит, и я ее очень жду. Я знаю, что это не может быть плохо, не может быть неправдиво. Он не говорит много, но многое знает…

Есть кинорежиссеры, посмотрев работы которых, приходишь в удивление от того, что они тебе открывают. Это картины Сигала, Звягинцева. Вот недавно я посмотрел его фильм «Нелюбовь». Понимаете, казалось бы, тихая-тихая до какого-то момента картина, а потом вдруг она так «выстреливает», что происходит буквально «взрыв в сознании»...
 
Редакция журнала «Театрал» поздравляет Александра Збруева с юбилеем! Желаем здоровья, успехов и новых ролей!

Справка
Александр Збруев, народный артист России
Родился: 31 марта 1938 года
Образование: Театральное училище им. Щукина (курс Владимира Этуша)
Карьера: с 1961 года работает в театре «Ленком». Играл в спектаклях Анатолия Эфроса («104 страницы про любовь», «В день свадьбы», «Снимается кино», «Мой бедный Марат»), Марка Захарова («Автоград XXI», «Иванов», «Ясновидящий», «Хория», «Оптимистическая трагедия», «Мудрец», «Шут Балакирев», «Ва-банк», «Женитьба», «Вишневый сад»), Константина Богомолова («Князь», «Борис Годунов»).
В кино начал сниматься в 1962 году. Всероссийскую популярность принесла роль Ганжи в картине «Большая перемена» (1973). Снялся в более чем 60 фильмах, в частности, в картинах «Храни меня, мой талисман» Романа Балаяна, «Ты у меня одна» Дмитрия Астархана, «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви» Сергея Соловьева, «Ближний круг» Андрея Кончаловского, «Бедная Саша» Тиграна Кеосаяна и других. 

teatral-online.ru