Главная » Мир театра » «Неужели невозможно сохранить силу своей души?». «Сфера» отметила юбилей Горького премьерой

«Неужели невозможно сохранить силу своей души?». «Сфера» отметила юбилей Горького премьерой

На этой неделе отметили 150-летие со дня рождения Максима Горького. Для главного режиссера театра «Сфера» Александра КОРШУНОВА это автор особый: с него Александр Викторович начинал свою режиссерскую деятельность. В честь юбилея в «Сфере» состоялась премьера по пьесе «Дачники».

– Александр Викторович, что в этой истории показалось вам близким для нынешнего дня?
– Горький – один из моих любимых авторов. Спектакль «Чудаки», который вышел в 96-м году в Малом театре, стал первой попыткой заняться режиссурой. С тех пор прошло больше двадцати лет, и за это время были и другие встречи с этим писателем. Я считаю его одним из самых пронзительных и глубоких. Как любой великий автор, он по-настоящему бездонный. Его можно открывать снова и снова. В каждую эпоху люди могут находить в нем то, чего не находили раньше.
Сама пьеса кажется мне очень современной. Тема ответственности интеллигенции, каждого человека за то, что происходит в стране, сегодня отзывается болезненно и остро. Для меня лично главная мысль «Дачников» заключается в словах Варвары Михайловны: «Неужели невозможно сохранить силу своей души?». Все мы входим в жизнь с мечтами, надеждами, самыми замечательными стремлениями. Почему мы им изменяем? Почему предаем их? Почему становимся обывателями? Почему перестаем отличать что-то душевное, глубокое, подлинное от потребительского, поверхностного и пошлого?

– Атмосферу и быт русского деревенского лета вы передали во многом за счет звука…
– Да, люблю этот прием. И иной раз даже сдерживаю себя, чтобы чересчур им не грешить. Во МХАТе его тоже часто использовали. Однажды Чехов даже сказал: «Боже мой, я напишу пьесу, в которой действие будет происходить на необитаемом острове, где нет ни коров, ни поездов, ни кузнечиков». Ему казалось, в спектаклях было слишком много быта. Поэтому мы старались не перегнуть палку, но звуки, которые создавали атмосферу или усиливали тишину и пронзительность действия, сохранили. Что же касается музыки, еще в той, первой постановке по Горькому звучала Фантазия Моцарта. А для этого спектакля мы взяли тему из 23 концерта. Для меня это музыка мечты, красоты и веры, которая живёт в каждом человеке и которую надо в себе сохранить, пронести через жизнь.

– Концепция «театр – сфера общения» помогала вам в этой работе?
– Мне кажется, с этим спектаклем она сочетается сверхорганично, потому что в самой природе произведения заключен диспут, столкновение позиций и мировоззрений. Люди ищут выход из замкнутого круга жизни, в котором они существуют, «как в плену». Это и Варвара Михайловна, и Марья Львовна, и Влас, и Соня, и Зимин. Трижды за спектакль мы высвечиваем зал так, чтобы были видны все зрители. Такой прямой диалог, на мой взгляд, продиктован внутренним содержанием произведения. Так что тот спор, который заложен в сути пьесы, как раз соответствует нашей форме, принципу общения со зрителем.

– В камерном пространстве видна малейшая фальшь. Что вы говорите актерам, чтобы история звучала достоверно?
– Пьеса очень непростая – объемная, густонаселённая, сложно написанная. Порой возникало ощущение мозаики: множество эпизодов наслаивались друг на друга. Непросто было проследить внешний и внутренний сюжет. Когда-то я исходил из того, что в спектакле нельзя потерять ни одного авторского слова. Но, наверное, в этом тексте есть эпизоды, которые принадлежат только тому времени, когда он был написан. Это было в 1903-1904 годах, в предреволюционную пору. Тогда пьеса воспринималась как призыв к переустройству общества и вызывала горячий отклик – возникали студенческие волнения, споры и столкновения среди зрителей, чему Горький, кстати, был очень рад. Мы на такую реакцию не рассчитываем и к революции призывать не хотим. Главная наша цель – исследование человеческой души, взгляд на личность, анализ того, как каждый из нас и все мы вместе проживаем свою жизнь. Поэтому некоторые вещи мы сократили. А то, что на первый взгляд могло восприниматься как  лозунг и вызывать отторжение, стремились присвоить, сделать личным и оправдать. И мне кажется, это в большой мере удается, хотя, конечно, это только начало пути, работа над спектаклем продолжается. В качестве примера приведу слова Марьи Львовны: «Мы живем в стране, где только писатель может быть глашатаем правды, беспристрастным судьею пороков своего народа и борцом за его интересы». Вроде бы это немножко лозунг. Здесь есть пафос и, может быть, что-то чрезмерное. Но на самом деле это истинные, искренние слова. На мой взгляд, это верная и очень русская точка зрения.

– В том смысле, что поэт в России больше, чем поэт?
– Конечно. Среди писателей в нашей стране почти всегда были личности, которые определяли общественное мнение. К ним  прислушивались, их слов ждали как пророчества, как исповеди. Как раз в то время, когда Горький писал «Дачников», Чехов говорил: «Умрет Толстой, и все пойдет прахом». К Толстому относились как к совести народа. Какие-то вещи оставались под запретом, пока он был жив.
В жизни мне довелось общаться с Валентином Распутиным, и однажды он произнес такие слова: «Я говорю очень немного. Есть писатели, которые говорят гораздо больше». В его понимании писатель должен что-то говорить о своем времени; это, если хотите, его миссия. И, на мой взгляд, такого писателя сейчас нет. Есть замечательные авторы, но нет личностей, которые могли бы служить мерилом. А еще не так давно они были – и Шукшин, и Астафьев, и тот же Распутин.

– Такая миссия, вы думаете, есть только у литературы?  
– Нет, она есть и у театра. Но дело в том, что такого театра, который мог бы стать маяком для общества, я сейчас тоже не вижу. Когда возник «Современник», перед ним выстраивались огромные очереди – все с жаром обсуждали, какой будет следующая пьеса, ждали высказывания. Это было общественное явление. Точно так же, как и любимовская «Таганка». Сейчас есть хорошие спектакли, хорошие режиссеры, но театра такого нет.

– Почему? Безвременье?
– Да бог его знает. Пока не сложилось. Тем не менее потребность у людей сохраняется. Здоровье культуры и, в конечном счете, здоровье нации заключается в том, чтобы такие личности и явления в обществе были. Иначе обществу не хватает чего-то очень важного. И этот посыл, даже крик, в пьесе звучит.

teatral-online.ru