Главная » Мир театра » «Этот солнечный реактор будет работать вечно». Москва простилась с Олегом Табаковым

«Этот солнечный реактор будет работать вечно». Москва простилась с Олегом Табаковым

Для прощания с Олегом Табаковым центральные двери Художественного театра открыли в 9 утра. Зрители занимали очередь, терпеливо шли через оцепление и рамки металлоискателей – для того, чтобы в последний раз поклониться выдающемуся артисту.
 
Были заполнены даже балконы зрительного зала. Как отметил ректор Школы-студии МХАТ Игорь Золотовицкий, трагическое событие привело сюда всех – «от самых юных воспитанников Школы Олега Табакова до Инны Натановны Соловьевой».
 
Школа-студия МХАТ, «Табакерка», МХТ им. Чехова, «Современник»… Бесчисленные друзья, коллеги, партнеры по сцене, ученики, представители Саратова… За несколько часов через сцену прошли сотни людей. Дежурные регулярно уносили за кулисы возложенные цветы, иначе растущая гора помешала бы движению.
 
Марина Зудина с детьми, Ирина Антонова, Галина Волчек, Валентин Гафт, Марк Захаров, Сергей Юрский, Александр Ширвиндт, Наина Ельцина, Евгений Миронов, Сергей Безруков, Леонид Печатников и многие-многие другие пришли проститься с Олегом Табаковым.
 
«Закончилась эпоха», – эти слова говорили многие, стараясь сформулировать, описать какую-то очень важную, неповторимую черту Олега Павловича, давшую толчок целыми направлениям нынешнего театра. Владимир Машков подчеркнул: «Этот солнечный реактор будет работать вечно».
 
Оркестр тихо играл произведения Моцарта, Бетховена, Вивальди… В какой-то момент за пульт стал Владимир Спиваков, чтобы таким образом выразить и свою боль в отношении ушедшего мастера. Было много речей, но ровно в полдень зрительское движение прекратилось, в кулисах стало просторней, возникла полная тишина, и присутствовавшие увидели, что цветы к гробу пришел возложить Владимир Путин. Поклонившись покойному артисту, президент присел на несколько минут рядом с Мариной Зудиной, чтобы лично выразить свои соболезнования (на панихиде оставался недолго).
 
Самой пронзительной речью прощальной церемонии стали слова Марины Зудиной, которая, едва сдерживая слезы, сказала:
 
– Олег Павлович, я знаю, что ты с нами. И я тебя очень люблю! Я знаю, что ты меня любил всю жизнь. И я была счастливой женщиной. Ты подарил мне двух замечательных детей. Я только недавно говорила им: «Во мне нет папиной крови, но в вас – течет его кровь». Я хочу сказать ему спасибо за годы невероятного счастья и легкости. Спасибо за детей, за любовь, за учеников, которые теперь меня поддерживают, за друзей, которые рядом со мной, и я не одна. Мы вчера говорили с близкими ему людьми и для себя решили, что теперь каждый наш поступок будем соизмерять с тем, как бы сделал он, как бы подумал он, что бы придумал он. Он для нас очень высокая точка отсчета. Олег, милый, спасибо тебе! Я тебе очень много слов говорила в последнее время, но я хочу сказать их на этой сцене. Я очень тебя любила всю свою жизнь и буду любить всегда!
 
Про боль утраты на панихиде говорил каждый, кто выходил к микрофону. Художественный руководитель «Ленкома» Марк Захаров, например, отметил:
 
– Олег самый серьезный сочинитель, творец, выдумщик и самый веселый человек, которого я знал в нашем театральном мире. Я никогда не видел его нахмурившимся. Никогда!
 
Однажды он снимался у меня в телевизионном фильме «12 стульев» в роли Альхена, и это были незабываемые мгновения! Я с ним начал довольно шутливый диалог. Я сказал: «Олег, вот твоя встреча с Бендером. Звучит марш. Первое Мая в этой деревне, где они обитают. И было бы хорошо, чтобы ты появился с таким ощущением, словно выкатилась скупая мужская слеза».
 
Он сказал: «Почему с ощущением? Нужна слеза?» Я ответил: «Ну, хорошо бы». Он спросил: «Из какого глаза?» Я понимал, что мы продолжаем шутить и говорю: «Давай, из левого глаза». Он: «Когда?» Я говорю: «На третьем такте».
 
Далее произошла удивительная вещь, которую я до сих пор помню и содрогаюсь от восторга и ужаса, который меня охватил. Когда Олег встретился с Андреем Мироновым в роли Остапа, точно на третьем такте из левого глаза у него выкатилась слеза. И я думаю, что это не просто актерская техника, это было какое-то внутреннее неистовство, он был готов ко всему. Его организм был всегда заточен на любую акцию. Он не собирался вот так, как просили нас наши учителя концентрировать внимание. Может быть, он это делал, но в какие-то такие считанные неуловимые секунды, которые простой человек и не ощущает. Это было поразительным явлением!
 
И еще меня совершенно изумило, как он отразил наш национальный характер в лице кота Матроскина. Как ему удалось открыть такого персонажа, который некоторым составным элементом «сидит» в каждом из нас. Это было очень весело. Это было прекрасно, и до сих пор этот незабываемый образ остается с нами и это такое же открытие, какие делал Достоевский, Толстой и другие великие писатели. Я преклоняюсь перед этим талантом!
 
Художественный руководитель Театра сатиры Александр Ширвиндт отметил такие черты в биографии Олега Табакова:
– В 1965 году я приехал в больницу, где с инфарктом лежал Олег Павлович. И он сказал: «Вот, Шурок, как быстро всё кончается». Ему тогда едва исполнилось 29 лет.
 
Но все только начиналось. Олег Павлович завидно мощнее всех нас. Его мощь настолько безапелляционно прекрасна, что каждый раз удивляешься поступку, решению, движению… Табаков – это удивительная судьба, счастливая и страшно рисковая.  Причем, как правильно сказал Марк Захаров, он никогда не позволял себе хмуриться. Удивительно, как он успевал в секунду сообразить, что надо делать.
 
Помню, когда только приоткрылся «железный занавес», мы судорожно поползли обслуживать ограниченный контингент советских евреев за границей. На этот раз должны были отправиться в Канаду. А Олег был к тому моменту известен уже во всем мире. И вот мы с ним случайно столкнулись на улице. «Улетаем», – говорю. Он тут же достал визитку и написал своему другу, замечательному канадскому режиссеру: «Дорогой Майкл! Едет Шура. Он хороший парень и знаменитый артист. Пожалуйста, подкорми его и своди в магазин секонд-хенд».
 
Страшно, что уходит наше поколение… Но ничего не сделаешь. И хотя заветы и память – вещи эфемерные, в данном случае все-таки необходимо сказать, что ветхие заветы ветхих людей (а Ветхий Завет – это великое произведение), так вот, заветы Олега Павловича должны быть приняты сегодняшним театральным, да и не только театральным сообществом. Его патологическая преданность делу, резкое, бесстрашное существование в самых сложных и острых ситуациях…
 
Сейчас все мы выйдем из этого зала и стремглав побежим каждый в своем направлении, хотя в конечном счете – вот к этой мизансцене. Поэтому нужно помнить, что такая грандиозная, штучная фигура, как Олег Павлович Табаков, должна жить не только на мемориальных досках и престижных кладбищах, но и в каких-то основополагающих человеческих и творческих свершениях. Чтобы каждый раз он возникал как пример существования. Прощай, Лёлик.
 
– Это событие переломило мою жизнь, мы были дружны с Олегом и работали вместе здесь и в Школе-студии почти 40 лет, – отметил президент Школы-студии МХАТ Анатолий Смелянский. – И здесь, ровно на этом самом месте, я стоял в мае 2000 года, когда мы провожали в последний путь Олега Николаевича Ефремова. Сегодня провожаем младшего Олега, который присоединяется к большинству.
 
При всем художественном родстве они руководили театром по-разному, по-разному понимали свое дело. Оба играли Мольера на этих подмостках в спектакле Адольфа Шапиро. В первом случае Олег-старший был Мольером, а Лёлик его слугой, тушильщиком свечей. Потом уже Лёлик исполнял роль великого драматурга. За18 лет он приобрел огромный решающий опыт для этой роли, который, как мне кажется, будет бесценным для всех, кто придет ему на смену.
 
За эти 18 лет он понял, что значит вести в России независимый, относительно свободный художественный театр – МХТ без буквы «А». Старший Олег когда-то в студенческие годы расписывался кровью в верности системе Станиславского, старший Олег был в это очень погружен, переделывал все термины Станиславского по-своему. Табаков не был поглощен методологией, и этим был очень похож на Владимира Ивановича Немировича-Данченко, который эту систему тоже недолюбливал – боялся задушить актера. Отказался в Художественном театре ставить спектакли, не был здесь режиссером и даже переименовал свою должность, на «кризисный менеджер». Отстаивал это название до конца: «Я сюда не на белом коне приехал».
 
Все эти годы привлекал самых способных людей, умеющих собрать зал. Ошибался, примеривался. Помню вначале был у нас спектакль под названием «Гамлет в остром соусе», Табаков его снял. Объяснение было впервые капиталистическим, у Ефремова такого не было: «За деньги это продавать нельзя». Учился капитализму. Сам закрыл больше спектаклей поначалу, чем советская власть. Стал собирать режиссеров и актеров, не боялся конкуренции. Принцип один – взять талантливого человека, то есть не холопа, не исполнителя, а человека, который мог бы дать какой-то художественный припек. Ошибался жестоко, расстраивался, но шел вперед. Ни одного талантливого человека не сдал. Не потому что храбрый, не потому что за спиной президент – за спиной ощущал Россию.
 
Я у него как-то спросил: «Вот, умер Кеша Смоктуновский, про него будут говорить «русский Гамлет», а вот ты помрешь, о тебе будут говорить «кот Матроскин». Отвечает: «Нет-нет, никогда не мечтал сыграть Гамлета, только Полония. Никогда не мечтал сыграть Чацкого, только Фамусов. Характерный артист, и не просто характерный артист – настоящий комик с большой буквы.
 
Он познал психологию людей большого нашего Простоквашино, вел театр под свою ответственность, знал прошлое этого театра, вырывался их этого прошлого. Первый встал рядом с Ефремовым в дни раскола Художественного театра. Для него это был великий театр, даже когда он был иссушен и задушен коллективным безликим руководством и сталинщиной. Талантливых людей обласкивал, не истерил по поводу неудач, знал, что талант – это «единственная новость, которая всегда нова». Никого не сдал. Он интуитивно, повинуясь своему звериному инстинкту на дарования, создавал и поддерживал баланс художественных сил и разных поколений в труппе. И это было важно для Художественного театра, для Москвы, для всей театральной России.
 
Он был человеком успеха, конечно. «В поисках радости» – название первого спектакля, в котором он блеснул, стал звездой, и это его судьба. радости становилось все меньше и меньше. Идущая снизу, и сбоку, и сверху мутная волна не раз была готова смести его. Подкладывали под стены театра голову свиньи, выпрыгивали на сцену, грозились отлучить тех, кто будет отпевать нечестивца (то есть лицедея, актера). Что-то такое из глубокого, мутного средневековья…
 
Мне пришлось 8 лет назад делать с ним программу для телевидения, которая называлась «Олег Табаков. В поисках радости». И когда мы ее записали, в конце я решил задать вопрос, который был модным в то время: «Когда ты окажешься перед Всевышним, что скажешь?». Но Всевышнего было неловко употребить, Олег был невоцерковленным человеком, и я ему сказал: «Лелик, представь, вот ты уже там, где Олег Николаевич и Женя Евстигнеев, и Олег Борисов, и твой отец Павел Кондратьевич, и многие твои друзья. Оправдаешься?» И он как будто бы ждал этого вопроса, хотя это была чистой воды импровизация, говорит: «Оправдаюсь». И привел шесть глаголов действия: «Поддерживал, помогал, выручал, хоронил, доставал, делился». Вот в этом и есть вся загадка великого человека, которого мы сегодня провожаем в последний путь. Прощай Олег и прости.

teatral-online.ru